Ленин жив...

Цикл рассказов «Встречи с Лениным»
В цикле рассказов «Встречи с Лениным» восемь произведений. Все они перекликаются друг с другом образами, ассоциациями и естественно — героями. Читайте эти рассказы отвлеченно, не принимайте близко к сердцу и не ищите в них вселеннской мудрости, автор не претендовал на нее. Так же не ставилась цель опорочить образ вождя мирового пролетариата или поглумиться над прошлым великой державы. Не преследовалась и межконфессиональная или какая-либо другая вражда. Все это лишь фантазия. Пусть она таковой и останется.

Е. Баканов Ленин жил...
Е. Баканов Ленин жив...
Е. Баканов Ленин будет жить.
С. Биларин Третий декрет.
Е. Баканов Ленин и молоко
Е. Баканов Образ вождя
Е. Баканов Третья революция
Е. Баканов Ленин и козел

Иногда приходится трудно даже настоящим революционерам. Особенно когда в стране идут народные волнения. Этим отважным людям, несущим свою службу Отчизне, приходится переживать многие лишения. Голод и холод-это вещи, которые стали для них нормой.
Шел 1916 год. Метель завывала в переулках Питера так сильно, что казалось это души убиенных и замученных за годы революции стонут и взывают о помощи. Хотя помогать было уже некому. Разве только трупам, которые лежали на улицах сотнями видимо как раз для таких случаев. Кстати, это были те самые, геройски погибшие от голода люди, что защищали нас от самих себя.
В один из завьюженных вечеров, стоял на посту часовой. Охранял он парадный вход в огромный, кирпичный дом на Невском. Чей это дом, кто в нем жил часовой не знал. Да и зачем солдату Красной Армии такие знания? Достаточно было того, что велено - не пущать, а коли не внемлют, то гнать в шею! Кого не пущать разъяснено не было, но часовой на то и поставлен, чтоб различать кому можно, а кого, стало быть - в шею! Задумываться над этим особо времени не было, потому как в доме, где жил часовой, целый день сидели впроголодь две дочери, пяти и семи лет, да жена, которая вечно пилила за пьянки. Жена, как, наверное, и у всех в то время, была, что называется -добытчица. Она от случая к случаю стирала и гладила портки соседских офицеров, получая за работу кусок черного хлеба и шмат сала. Этого конечно на всех не хватало. Перебивались, как могли, делили на всех поровну. Тем и жили. Поэтому все думы солдатика, когда он был трезв, обращались к своим родным, и к тому, где добыть лишнюю пайку, чтоб хоть как-то прокормить их. Но к вечеру, когда ноги солдата промерзали до костей, а тело ломало от стойки «на вытяжку», в голове вообще оставалась только одна мысль, - дойти до ближайшего трактира, и там пропить полученный пятак «за ратную службу». Все заботы о семье растворялись в дымке папирос, и запахе самогона. Он забывал о них, и жил только будущим утолением своих потребностей.
В трактир он приходил около девяти вечера, в аккурат после окончания дежурства. К этому времени в сиё заведение набивался точно такой же, по нраву и образу жизни, народец. Люди грелись, оттаивали. Их желудки постепенно наполнялись спиртным и селедкой второй свежести. Но такой поворот нисколько их не смущал, поскольку это и было, то самое счастье, к которому они так стремились. Веселый трактирщик, который был веселый только с тем, у кого были деньги, щедро подливал в стаканы мутного самогона. Он был рад каждому вечеру, и молился только ему известному богу о том, чтобы революция продолжалась как можно дольше.
Первые полчаса пребывания нашего солдата в дымном зале проходили молчаливо. Он вообще был молчалив, но слушать любил страсть как! И каждый вечер он слушал. Слушал о том, где кого задушили, избили, или просто напросто застрелили из винтовки. В такое смутное время оружия хоть и не хватало, но когда нужно - оно всегда подворачивалось под руку. А гибли в основном те, кто пил и гулял именно здесь. И именно с этими жалкими борцами за революцию происходили самые страшные вещи. Вдоволь набравшись, они возвращались к своим голодным семьям, которые ждали отца - кормильца как манны небесной. А благородный воин не приносил домой ничего, кроме отборной ругани и упреков. За то и страдали. Умирали почем зря в родной хате. Но это было лучше, нежели по-другому, так как с похоронами дело обстояло весьма худо. Потому, забив благоверного в комнате, дети и состоявшаяся вдова просто выбрасывали тело на улицу. Авось да подберут. Извините, военное положение. Еще плюс -- за потерю полагалась дополнительная пайка в гражданском совете. Так что выбор невелик. Вот и получалось, что в трактир каждый вечер возвращалось «греться» все меньше и меньше солдат. Такой поворот пугал только трактирщика, и то - на время. Потом он отходил, и брался за дело с пущим рвением.
В Питере был голод. Да, что в Питере? Во всей России - матушке голодали вот такие солдаты и солдатки. Эпоха требовала жертв. И поколение приносило их на алтарь революции вдоволь, окрашивая всю страну в красный цвет.
И вот, наш часовой, упившись и согревшись, побрел к своему жилищу. Качаясь, он брел, запинаясь о грязный снег. Он ушел в себя, в глазах был покой и пустота. Путь его лежал мимо того самого подъезда, где он вел службу. Каждый вечер, проходя мимо этого места, он всегда видел подъезжающие сюда автомобили, из которых выходили какие-то важные персоны. Автомобили, высадив пассажиров, отъезжали и останавливались неподалеку, видимо, ожидая хозяев.
То, что эти люди важные, солдат понимал по их одежде, поведению. Все они были толстые, с блестящими, сальными щеками. Одеты были в меховые пальто, шубы. Очень часто с ними были такого же вида женщины, которые тоже смеялись и, почему-то всегда были ярко накрашены. Разговоры они вели серьезные, но иногда, и очень часто, они говорили громко, смеялись, шутили. Солдат многого не понимал, не хотел понимать. Но интерес послушать перекрывал все остальные желания, и он слушал. Задумавшись над этим, он не сразу услышал, как его окликнули. Только после второго или третьего раза он только обратил внимание на окрики, и словно очнувшись, повернул на зов голову. Звал его сменщик, стоявший на посту возле подъезда.
- Иван! Пойди сюда! - кричал он, и махал Ивану рукой. Наш солдат, не раздумывая, направился к своему товарищу.
- Иван, - уже спокойно обратился к подходящему часовой,. - слушай, Иван, ты пил сегодня?
- Конечно!
- Стало быть, тебе тепло?
- Ага...
Помявшись немного, часовой продолжил:
- Слушай, Иван, постой за меня с часок, я сбегаю к своим! Очень надо, брат! Выручай!
Не успел Иван ответить, как к подъезду подкатил еще один шикарный автомобиль. Он был очень большой, черный, и завораживал только одним своим видом. Солдаты, забыв о разговоре, стали наблюдать. Было интересно, кто же выйдет из такого авто. А из машины уже выходили расфуфыренные молодые дамочки. Они весело смеялись, л выкрикивали в салон скабрезные шутки.
- Семь... - пересчитав их, прошептал Иван.
Но гут из автомобиля вышел еще один человек. Он был низенького роста, с бородкой, и, в не по размеру
одетой кепке.
- Семь, - поправил Ивана напарник.
- Товарищи! Товарищи! Проходим в апартаменты! Сегодня у нас весьма занятный вечерок намечается! - выкрикивал этот мужчина столпившимся женщинам. Они направились к подъезду. Иван спохватившись еле успел открыть перед ними дверь, и они вошли в подъезд, обдав стоящих солдат запахом духов и перегара дорогого коньяка. Мужчина в кепке задержался возле дверей:
- Холодно, товарищ? - обратился он к Ивану.
- Нет, тов... Госп... не... - пробормотал в ответ Иван,
- Молодец!!! - выкрикнул мужчина, и, хлопнув Ивана по плечу, зашел в подъезд.
Вдруг повалил крупный снег. Сразу стало теплее. Иван прикрыл отошедшую дверь, и, посмотрев на товарища по службе, спросил:
- А кто это такой?
Гордо выпятив грудь, улыбнувшись, тот благоговейно и тепло ответил:
- Ленин.

Ленин жил...

Цикл рассказов «Встречи с Лениным»
В цикле рассказов «Встречи с Лениным» восемь произведений. Все они перекликаются друг с другом образами, ассоциациями и естественно — героями. Читайте эти рассказы отвлеченно, не принимайте близко к сердцу и не ищите в них вселеннской мудрости, автор не претендовал на нее. Так же не ставилась цель опорочить образ вождя мирового пролетариата или поглумиться над прошлым великой державы. Не преследовалась и межконфессиональная или какая-либо другая вражда. Все это лишь фантазия. Пусть она таковой и останется.

Е. Баканов Ленин жил...
Е. Баканов Ленин жив...
Е. Баканов Ленин будет жить.
С. Биларин Третий декрет.
Е. Баканов Ленин и молоко
Е. Баканов Образ вождя
Е. Баканов Третья революция
Е. Баканов Ленин и козел

«Ленин жил...» Трилогия
Часть I
Владимир Ильич Ленин стоял в тамбуре бронированного вагона и, зябко кутаясь в серую шинельку, нервно курил. В голове проносились мысли о грандиозном строительстве нового общества, где нет сожаления к пережиткам прошлого, где все люди - братья.
Затушив окурок «Беломорины», он зашел в вагон, и крикнул молоденькой проводнице, которая стояла, и с безысходной тоской в огромных, синих глазах, смотрела в окно.
- Гражданочка, а заварите-ка мне чайку!
Проводница Верочка томно повела плечами, и, улыбнувшись, сказала:
- Может быть ещё что-нибудь, кроме чаю, Владимир Ильич? Вождь, хихикнув в бородку, погрозил ей пальцем:
- Не сейчас, дорогуша, не сейчас! У меня архиважное, политическое дело! Чаю, и только чаю! С сахарком! Открыв дверь в купе, он внимательно осмотрел помещение. Кто знает, где затаился ВРАГ? Не обнаружив ничего подозрительного, Ленин зошел и задвинул за собой дверь. Но через секунду она снова открылась, и в проеме показалась только одна голова Ильича. Пристально посмотрев на Веру и сделав вывод, что проводница не ушла, голова сказала:
- Еще раз напоминаю вам, уважаемая, - стучите условным паролем! Иначе, - не открою! Ни за какие коврижки! Верочка, сжав губы, тихо и зло произнесла:
- И не надо!
После этих слов Верина нога неуловимо взметнулась, и с силой надавила на дверь купе. Не успевшая ничего понять, отрезанная голова вождя покатилась по инерции вглубь вагона. Вера презрительно сморщила губки, посмотрела на голову, словно на кочан капусты, сказала:
- И не такие гибли из-за баб! Казел!
Поезд мчался, оглашая безмолвие степи протяжным гудком. Вера вновь смотрела в окно, и так же грустила. А где-то, уже далеко, в пыли лежало сброшенное тело Владимира Ильича Ленина. Без головы. Голову Верочка оставила для истории, кинув её в бидон со спиртом.

Другу

Когда ему плохо,
Жжёт и внутри колется.
Как будто мечта сдохла,
Воняет, лежит у околицы.
Когда ему жалко,
То небо весь день плачет,
Как будто в живот палка,
Это так больно значит.
Когда ему горько,
То пчёлы мёд не делают…
Смотрит на мир только,
Как разделить целое?
Когда уже нет света,
В глазах его, то конечно,
Мне не прожить лета,
Тоска моя безутешна…

Да толку...

Твое вино кислит -
Оно давно пропало.
Твой демон сладко спит
У моих ног устало.
Смотрю, как ты ревешь
По поводу разлуки -
Мне по фигу но все ж,
Я развлекусь со скуки.
И приберу бардак
На ложе утешенья.
Из брака вышел брак,
Из чуда - наважденье.
Бокал уже разбит,
Ступаем по осколкам.
Во рту еще кислит,
Но все пройдет. Да толку...

Прочь...

Прочь печаль и тоску!
Прочь душевные муки!
Ночь - оконный лоскут,
Аккумулирует звуки.
Прочь! Шепчу и гляжу
В ночь. Собираются тучи
Прочь унести. Скажу
Громче, и более мучить
Ночь не будет меня.
Прочь душевные муки!
Ночь страшнее дня,
Хоть ночью не видно скуки.
Прочь и ночь! До конца
Ночь будет бороться.
Прочь, крикну, с лица!
Скоро восход солнца.

Орфографии жестов...

Орфографии жестов
Геометрии линий,
У гвоздик и лилий
Одинаковых нет
Безупречных. Скандалы
С разрыванием глотки,
И спокойные нотки
Совместимы во сне.
Междометья измены:
Телефонные фразы
«Он дарил только стразы»...
И печальный итог.
Параллельно идущим,
Уготована рана,
Не встречающих рано
Никого на пути.
Центробежные духи
Невесомости гномы
У ведущих - ведомы,
А ведомыми - нет.

Пошел снег...

Наконец-то пошел снег,
И серое небо вздохнуло,
И время замедлило бег,
И желтая осень уснула.
Остался один лист,
На ветке сухой. Жалкий...
Он где-то «между» завис.
Около мусорной свалки,
Вороны черные кружат.
Снег серебрит. На аллее
Редко петляет и вьюжит
След. И полмира белеет...

Бывает...

Бывает, ломаются рамы,
Бывает, погода чудит,
Бывают семейные драмы,
Бывает, что сердце болит,
Бывает, что рушатся храмы,
Бывает, что верности нет,
Бывает, тибетские ламы,
Сияют как солнечный свет.
Бывают беспечные дамы,
Бывают мужчины-вруны,
Бывают большие там-тамы,
Бывает не видно луны.
Бывают кипящие граммы,
Бывает не выпавший снег,
Бывает что люди - программы,
Бывает что кажется - бег.
Бывают приветы, саламы,
Бывает, не любят, уйдут.
Но так не бывает, чтоб не было мамы,
Их где-то, наверное, ждут.

Ты опять...

Ты опять в белье своем белом,
День прошел в мыслях
О самом смелом.
Ты опять далека, одинока,
Вечер - и снова
Бьешь нежным током...
Ты опять красоту затмеваешь,
Ночь, - это мысли
Которых не знаешь.
Ты опять ярче всех на планете,
Утро завидует,
Мечется ветер.
Ты теперь навсегда в сердце,
Без остановок,
Вдаль по инерции.

Должен

Должен вынести этот крест,
И внести, априори, плату, -
За долги, за дела, за слова…
Вот тогда и услышать пора
Шорох оземь тяжелой лопаты.

Не прощен

Не прощен. На всю жизнь не прощен.
Или может я чем-то смущен?
Откровенней не видел итога
Доже тот, некто, предавший Бога…
Или все-таки где-то намек?
Или все-таки чей-то упрек?
Если даже я просто влюблен…
Все равно не прощен, не прощен…

Облака

О чем рыдают облака?
О скоротечной небылице?
О том как синяя река
Не может выйти за свои границы?

Щемит в моей груди тоска,
От приближения потери.
О чем рыдают облака?
От слова горького - не верю…

А ты, в сердцах и сгоряча,
Разбила сердце на осколки.
И рядом нет его плеча
Лишь взгляд сухой и жестко-колкий.

Последний раз

Не сжигай за собою мостов!
Ты ведь знаешь как это больно.
Птица счастья, без крыльев-слов,
Не летает по свету вольно.

И бродяжка-радость, без смеха глаз,
Не приходит так быстро-скоро.
Дай хотя-бы мне в этот раз
В твой уснувший пробраться город.

Не сжигай за собою мостов…

Счастье

Я буду спать. И Вы,
Как на руках цветы,
Как в голосах мечты,
Поспите этой ночью.
Мы, между прочим,
(Так нравится, в любви…)
Но это между прочим.

Возничий, стой!

Возничий стой, притормози!
Дай я сойду весною этой,
Чтоб искупаться в том пруду,
И пробежаться по росе с рассветом…
Возница, черт! Тебя прошу!
Не приезжай за мною больше,
Я след листвой запорошу,
Останусь здесь чуть-чуть подольше…